К началу декабря 1943 года наступательные возможности Белорусского фронта были исчерпаны. Советские войска перешли к закреплению достигнутых в ходе наступления рубежей. Лишь на отдельных участках фронта продолжались бои местного значения.

Из Отчета о боевых действиях 1-го гвардейского ДТК:

«К этому времени стало очевидно, что наличными силами 48 Армии прорвать оборону противника не удастся, т.к. противник сумел организовать оборону, подтянуть достаточное количество пехоты, артиллерии и самоходных орудий. В сочетании с местностью, исключающей маневр танками, сумел укрепиться на узких танконепроходимых местах. Пехота 48 Армии была исключительно малочисленна и не напористая, чтобы наступать впереди танков. Артиллерия армейская и фронтовая, вследствие плохих дорог не подошла».

Гомельско-Речицкая наступательная операция была завершена (официальная дата окончания — 30 ноября 1943 года).

В результате проведенной операции войска Белорусского фронта сумели прорвать оборону противника и продвинуться вглубь нее на 130 км. Этот прорыв не только нарушил сообщение между войсками групп армий «Центр» и «Юг», но и создал угрозу окружения южному флангу группы армий «Центр». В ходе операции от гитлеровцев был освобожден областной город Гомель, город Речица, а также десятки белорусских сел и деревень.

Сложно сказать, когда, где и при каких обстоятельствах, участвуя в наступательных боях, начальник разведки 2-го минометного дивизиона 455-го минометного полка лейтенант Владимир Владимирович Тибо-Бриньоль получил свое второе ранение, ставшее для него роковым…

Из сводки потерь 455-го минометного полка с 22.11.43 по 1.12.43: 

«Офицеры: убит 1 ранен1; сержанты: убито 4 ранен 1; рядовые: убито 0 ранено 8 Всего: убито 5 ранено 10. Потерь минометов нет».

Из сводки потерь 455-го минометного полка с 1.12.43 по 20.12.43: 

«Офицеры: убит 1 ранено 7; сержанты: убито 4 ранено 17; рядовые: убито 3 ранено 24. Всего: убито 8 ранено 48. 1 миномет сожжен».

Из архивных документов достоверно известна лишь дата его смерти — 4 декабря 1943 года. А также место и дата захоронения: был похоронен в братской могиле поселка Городня Черниговской области 6 декабря 1943 года.

Из переписки с М.Е. Казанцевой выяснялось и еще кое-что:

«Еще я нашла черновик заявления сестры Володи (о реабилитации отца) где она пишет, что Володя был награжден медалью «За отвагу» № 355816, но её не получил (- это мы знаем). Но сестра пишет дальше, что при последнем наступлении, в котором он участвовал, также был представлен к награде, но и её не получил. т.к. был смертельно ранен в голову и умер 4.12.1943 в военном госпитале № 8225″.

Вот, пожалуй, и все, что известно на данный момент.

Так что, попробуем, насколько это возможно, прояснить ситуацию самостоятельно. И действуя, так сказать — от обратного.

19. Городня, Черниговская область.

По свидетельству сестры Владимира Тибо-Бриньоля Елизаветы, ее брат участвовал в «последнем наступлении» (вот бы еще понять, что именно она имела ввиду) и даже был представлен к награде. Скорее всего, это было ей известно из его письма с фронта — других вариантов у меня нет. Вскоре Владимир был ранен в голову, эвакуирован в тыл в «военный госпиталь №8225», где и умер 4 декабря 1943 года. Данная информация, очевидно, взята Елизаветой Владимировной уже из пришедшей матери в Осинники похоронки.

Разбираемся.

Активное участие 1-го гвардейского Донского танкового корпуса в Гомельско-Речицкой наступательной операции можно условно разделить на два периода.

Первый — с момента ввода корпуса в бой 10 ноября 1943 года и до вывода его в резерв фронта после взятия Речицы и закрепления города за собой — 21 ноября 1943 года.

Второй — с началом переправы танкового корпуса Панова через Березину в районе Горваля 27 ноября 1943 года и вплоть до окончания наступательной операции, то есть — до первых чисел декабря 1943 года.

Как мы знаем, освобождение белорусского городка Речица было приказано считать знаменательным событием — Москва салютовала этой победе 12-ю артиллерийскими залпами из 124-х орудий. Был и приказ Верховного: «В ознаменование одержанной победы соединениям и частям, отличившимся в боях за освобождение Речицы, присвоить наименование «Речицких»…». Ну, а коли так, то и без наградных приказов тут не обошлось. Ищем…

И находим: писаный от руки приказ №198/н по 455-му минометному полку 1-го гвардейского Донского Краснознаменного танкового корпуса от 25 ноября 1943 года: «От имени Президиума Верховного Совета Союза ССР Награждаю:…». В списке награжденных 58 фамилий (только рядовые и сержанты): 31 боец награжден медалью «За отвагу» и 27 — медалью «За боевые заслуги». Есть в этом приказе и подчиненный начальника разведки 2-го минометного дивизиона лейтенанта Тибо-Бриньоля (наверняка им же и представленный к награде). Награжден он медалью «За отвагу». Вот фрагмент приказа:

Если взглянуть на карту, становиться понятно, что сержант Павлюк, обнаруживший немецкую минометную батарею в хуторе Ременище, отличился еще в самом начале операции — 10 ноября 1943 года, когда танковый корпус Панова только-только был введен в бой и усиленно рвал оборону немцев в направлении Надвина. 

Ну, а само представление к награде писалось Владимиром Тибо-Бриньолем (как, вероятно, и его последнее письмо в Осинники матери), понятное дело, уже позже — в более спокойной обстановке. Наиболее вероятно — когда Донской танковый корпус получил кратковременную передышку и 21-24 ноября 1943 года числился в резерве Белорусского фронта, расположившись в освобожденнной Речице и ее окрестностях. Собственно это косвенно подтверждает и дата полкового наградного приказа — 25 ноября 1943 года.

Сложно сказать, состоялось ли вручение медалей «За отвагу» и «За боевые заслуги» солдатам и сержантам 455-го минометного полка в день подписания приказа или же это немаловажное для полка мероприятие было отложено на потом. Если же награждение состоялось, то, наиболее вероятно, что было это в первой половине дня 25 ноября. Позже торжественно вручить награды у командования полка уже вряд ли получалось — получившие передышку части корпуса в составе 48-й армии вновь вводились в бой, и к 16.00 25.11.43. должны были сосредоточиться в лесу южнее населенного пункта Горваль, что в 25 км от Речицы.

Что касается награды самого лейтенанта Тибо-Бриньоля…

Согласно установленному Указами Президиума Верховного Совета СССР порядку награждения, который в течении войны несколько раз менялся в сторону расширения полномочий должностных лиц, в ноябре 43-го командир полка от имени Президиума Верховного Совета имел право награждать медалями «За отвагу» и «За боевые заслуги» лишь солдат и сержантов. Именно поэтому в полковом приказе 455-го минометного полка в списках награжденных нет ни одной фамилии отличившихся офицеров.

Первой же инстанцией, способной наградить офицеров 455-го минометного полка являлся штаб танкового корпуса. Полномочия комкора позволяли ему награждать не только отличившихся солдат и сержантов, но и офицеров — до уровня командира роты (батареи) включительно. Арсенал наград командира корпуса помимо медалей включал в себя ордена Красной Звезды и Отечественной Войны обоих степеней. Представления же на офицеров рангом выше уровня командира роты (батареи), которые лично просматривал и подписывал командир танкового корпуса генерал Панов, штаб корпуса пересылал выше по инстанции — на рассмотрение Военного Совета Армии. Аналогичным образом поступали и в отношении солдат, сержантов и офицеров, чей подвиг требовал награждения более статусным орденом, например — орденом Красного Знамени.

Права командующего армией были заметно круче. Он уже мог награждать офицеров рангом до командира полка включительно. И наград в его распоряжении было значительно: помимо медалей — ордена: Красной Звезды, Отечественной войны I-й и II-й степени, Александа Невского и Красного Знамени.

Таким образом, представление на Владимира Тибо-Бриньоля (если оно было, конечно), как и на других отличившихся в боях офицеров 455-го минометного полка (утвержденные лично командиром полка майором Ничипоренко), однозначно ушло из полка в штаб танкового корпуса, который также готовил свой собственный наградной приказ по итогам операции.

Повезло найти и этот приказ — «Приказ частям 1-го Гвардейского Донского Краснознаменного танкового корпуса №57/н». Правда, подписан он был уже после боев на Жлобинском направлении — 30 ноября 1943 года. Однако и в нем в списке награжденных мы не находим лейтенанта Тибо-Бриньоля. Хотя, к примеру, тот же начальник разведки 1-го дивизиона 455-го минп лейтенант Яков Андреевич Власенко — в списках есть и награжден второй медалью «За отвагу» (первая, как и у Тибо-Бриньоля — за Орловскую дугу). Не обойдены наградами в приказе и несколько других офицеров 455-го минометного полка, в том числе и из 2-го минометного дивизиона. Так, орден Красной Звезды получил начальник связи 2-го минометного дивизиона лейтенант Василий Трофимович Бодренко, с которым Владимир Тибо-Бриньоль был связан по службе весьма тесно (такова уж специфика взвода управления дивизиона: разведотделение взвода — в ведении начальника разведки дивизиона, а вот взводом в целом командует офицер-связист — он же начальник связи дивизиона).

Почему нет в корпусном приказе Тибо-Бриньоля? Сложно сказать… Может все же не был представлен? К примеру, пообещал в азарте боя командир дивизиона его наградить, а позже передумал или забыл, занятый другими делами-заботами… Такое случалось… Тем более, что командир 2-го минометного дивизиона капитан Александр Андреевич Колодин как раз во время передышки между боями 21-24 ноября сдавал дела командира дивизиона, уходя в 1001-й САП на должность заместителя командира полка. Если это было действительно так, то может и недосуг ему было наградными вопросами заниматься? И списки достойных награды героев формировал уже дуэт из замполита и начальника штаба дивизиона, который мог и не ведать об обещанной КД награде своему разведчику.

Бесспорно, возможен в этой истории и негативный аспект — мы достоверно не знаем какие личные и служебные отношения сложились у Владимира Тибо-Бриньоля с НШ и замполитом дивизиона за время совместной службы. К примеру, обойти наградой того же начальника связи дивизиона лейтенанта Бодренко было им не с руки — он исключительно важный человек для начальника штаба: на нем вся телефонная и радиосвязь, без которой НШ влегкую теряет управление дивизионом (за что наверху по головке не гладят). Начальник же разведки — это все-таки уже больше человек командира дивизиона, лицо хоть и не высокого ранга (уровень командира взвода), но по службе всегда несколько особняком и под крылышком у КД. А вот когда командира дивизиона рядом нет, тут-то и пытаются начальником разведки дивизиона распорядиться все кому не лень. В первую очередь — замполит дивизиона с НШ. Не отстают и полковые начальнички, каждый на свой лад. Если начальник разведки с характером, то без конфликтов, как правило, не обходится… (знаю о чем пишу!). И если такое когда-либо имело место, то получив возможность отыграться, замполит с НШ запросто могли «забыть» подать Владимира в наградных списках… Впрочем, в это мне как-то совсем не вериться…. Замполит 2-го минометного дивизиона гвардии капитан Халид Хусейнович Сташ был мужик по всем статьям героический, прошедший еще Финскую, знавший цену подвигу не понаслышке и уж точно неспособный на подобную подлость (не забываем — все наградные списки однозначно проходили через его руки — такая работа). С 9 сентября 1943 года (приказ по полку №0126) начальником штаба 2-го миндн был старший лейтенант Илья Петрович Кадыгроб, до того немало послуживший в этом же дивизионе командиром 4 батареи. Был он по всем статьям мужик героический — только под Желябугом три раза лично водивший бойцов в контратаку. Был много раз ранен (первый раз под Сталинградом), и так же как и замполит хорошо знал почем на войне фунт лиха. Так, что если уж и искать где могли «обнести» Тибо-Бриньоля с наградой —  то только не в родном его дивизионе… 

Так, что тут если, что и было — то это дела штабные. Уж в штабе полка могли легко провернуть любой трюк — «не успев» оформить или очень ко времени «потеряв» и не подав на подпись командиру наградной лист неугодного кому-то там лейтенаната. Вариантов проявления человеческой и особенно штабной подлости всегда хватало и хватает… Как и мастаков таких дел. Кто служил — тот знает, насколько широкие возможности подгадить имеет даже самый ничтожный с виду писарь, не говоря уже о штабных рангом повыше… Ну, а как уж было в реальности, мы теперь вряд ли узнаем.

Впрочем, как уже говорилось ранее, если подвиг был недюжинный и орден «светил» Владимиру Тибо-Бриньолю немалой величины (чего мы, понятное дело, доподлинно не знаем), тогда совсем нелишне поискать его фамилию в наградных приказах по 65-й и 48-й армиям, а то и по фронту.

Есть и еще один вариант — представление к награде офицеров минометчиков и артиллеристов могло пойти непосредственно по линии штаба начальника артиллерии корпуса. С 18 августа 1943 года Указом Президиума Верховного Совета СССР (объявлен приказом НКО №280 от 18 сентября 1943 года) командующим артиллерией армий и фронтов также были предоставлены права награждать отличившихся. А потому, лейтенант Тибо-Бриньоль вполне мог быть включен в наградной приказ командующего артиллерией фронта. Ищем…

И такой приказ действительно был — Приказ Командующего артиллерией Белорусского фронта №060 от 31 декабря 1943 года. И «раздача» наград в нем в том числе и за подвиги совершенные в ноябрьских боях по расширению плацдарма за Днепром и освобождение Речицы. В списке награжденных приказа не слишком много фамилий, но среди них опять-таки нет лейтенанта Тибо-Бриньоля. Более того, в приказе вообще нет никого из 455-го минометного полка. В списке в основном только военнослужащие гвардейских минометных, гаубичных и пушечных полков армейского и фронтового подчинения. Из всей массы героических офицеров-артиллеристов 1-го гвардейского Донского Краснознаменного танкового корпуса в приказе только один — ст. помощник начальника штаба артиллерии корпуса гвардии капитан Михаил Осипович Анкундинов, награжденный орденом Красной Звезды. Ниже фрагмент его наградного листа.

К слову, после завершения Гомельско-Речицкой операции гвардии капитан Анкундинов перешел из штаба артиллерии корпуса в 455-й минометный полк на должность зам. командира полка по строевой части. Но это уже совсем другая история…

Что тут скажешь…

Только одно — лейтенант Владимир Владимирович Тибо-Бриньоль действительно участвовал в Гомельско-Речицкой наступательной операции. Не без его участия были освобождены от оккупантов многие белорусские деревни, а также — город Речица. Воевал храбро.

Из Отчета о боевых действиях артиллерии Белорусского фронта №0488/ОП от 3 декабря 1943 года:

«КОМАНДУЮЩЕМУ АРТИЛЛЕРИЕЙ КРАСНОЙ АРМИИ Маршалу Артиллерии тов.ВОРОНОВУ.

…В последних операциях фронта по овладению городами РЕЧИЦА и ГОМЕЛЬ артиллерия с честью выполнила поставленные перед ней задачи. Несмотря на черезвычайно сложные условия наступательных боев, при большой растяжке артиллерии из-за постоянного недостатка горючего и изношенности средств тяги, при отсутствии нормального питания всеми видами довольствия из-за отставания тылов, артиллерия все же сумела полностью обеспечить действия пехоты и танков. Не говоря о больших усилиях, которые прилагали артиллеристы, чтобы преодолеть все трудности наступления, мы имеем огромное количество примеров подлинного героизма, беззаветной преданности Родине, отличной боевой выучки и спайкиЮ проявленных артиллеристами в тяжелых боях с пехотой и танками противника. Не раз артиллеристам приходилось вести борьбу с во много раз превосходящими силами противника, оставаясь без пехотного прикрытия, и все же удерживать занимаемые рубежи.

Не боясь преувеличения, можно сказать, что артиллеристы фронта стоят насмерть».

И 21-24 ноября 1943 года, вероятнее всего, еще был жив, здоров и не ранен.

Отсюда — велика вероятность, что свое второе ранение, ставшее смертельным, он получил уже во время наступления корпуса на Жлобинском направлении. То есть — после 27 ноября 1943 года. Ну, а точная дата, как и обстоятельства ранения, вероятно, покуда так и остануться для нас тайной…

Теперь, что касается госпиталя…

Сестра Владимира Елизавета при написании заявления на реабилитацию отца указала — «военный госпиталь №8225». Да вот беда — госпиталя с таким номером в РККА отродясь не бывало… Максимально возможный номер, начинающийся лишь на шестерку, был у эвакуационного госпиталя №6054 (ЭГ 6054).

Вновь разбираемся.

В интересующий нас период (ноябрь — декабрь 1943 года) в поселке Городня Черниговской области (если верить справочнику по дислокации госпиталей РККА в 1941-1945 годах) находились следующие военно-медицинские структуры:

• управление головного полевого эвакуационного пункта с эвакоприемником №121;
  
• управление головного полевого эвакуационного пункта с эвакоприемником №136;
  
• хирургический полевой подвижный госпиталь №3571 ( ХППГ 3571);
• хирургический полевой подвижный госпиталь №5184 ( ХППГ 5184);
• инфекционный госпиталь №4244 (ИГ 4244);
• инфекционный госпиталь №4245 (ИГ 4245).

А еще, по данным местных краеведов, тогда же в Городне находился (внимание!) инфекционный полевой подвижный госпиталь №4225 (ИППГ 4225). И его номер очень близок к указанному сестрой «8225». Но при проверке оказалось — госпиталя с таким номером почему-то НЕТ (!?) ни в одном из обнародованных в сети справочников военно-медицинских частей и учреждений периода ВОВ. Ни инфекционного, ни какого-либо еще. И как я не старался найти хоть что-нибудь про ИППГ №4225 — так ничегошеньки и не обнаружил: ни бумажки с печатью, ни упоминаний о нем в документах, ни какого-либо человечка, служившего там…С краеведами, конечно, спорить сложно, но в этот раз они явно дали маху с цифирью… Думаю, что на деле ИППГ №4225 — это тот самый, хорошо известный справочнику, инфекционный госпиталь №4245. А потому, ИППГ №4225 можно пока исключить из рассмотрения, как не существующий. Хотя и жаль… Уж больно номер у него подходящий…

Как бы то ни было, а отсюда вывод — сестра Владимира Тибо-Бриньоля, указав в заявлении  «военный госпиталь №8225», попросту ошиблась. Возможно оттиски углового штампа и печати на извещении о смерти были неважного качества и разобрать цифры было проблематично. Проверить это уже не представляется возможным, похоронка, как и многие другие документы семьи Тибо-Бриньоль в Кемерово, после смерти Елизаветы Владимировны, канули в Лету. Таким образом, пока имеем лишь единственный вариант места кончины лейтаната Тибо-Бриньоля — инфекционный госпиталь  №4245 (ИГ 4245).

В близлежащих к Городне селах в интересующий нас период времени дислоцировались и вовсю работали также: ЭП и ППГ №2266 (село Хоробичи); ЭП от ГПЭП №136 (село Дроздовица); ГЛР ЭГ №2519 (село Ваганичи) и ЭП №168 (село Хотивля). Все — на пути из Речицы и Гомеля в Городню.

В данном случае, наиболее интересными для нас являются ЭП от ГПЭП №136 и ППГ №2266. И вот почему.

Именно в документах по учету захоронений ГПЭП №136 удалось таки отыскать фамилию (как всегда сильно трансформированную) лейтенанта Владимира Владимировича Тибо-Бриньоля. Собственно эта военно-медицинская структура и осуществляла его захоронение.

Ну, а ППГ №2266 интересен тем, что в нем служил зав. хирургическим отделением Николай Михайлович Амосов, прошедший всю войну и, на наше счастье, оставивший замечательные воспоминания о том периоде своей жизни.

Пожалуй, с его воспоминаний и начнем.

Из книги Н.М. Амосова «ППГ-2266 или Записки полевого хирурга»:

«На новое место приехали 4 ноября под вечер. Село Хоробичи огромное — четыреста пятьдесят домов, почти совсем целое. Рядом — станция Хоробичи, через которую снабжается наша армия, нацеленная южнее Гомеля.

Будем работать в составе ГБА. Это только название громкое — госпитальная база армии, а всего-то маломощный ЭП и мы, ППГ. Все раненые будут поступать на попутных машинах к нам. Мы должны тут же на машинах их сортировать, снимать тяжелых для себя, а ходячих и сидячих отправлять теми же машинами в ЭП, в соседнее село Городню.

Но сейчас мы думаем не о том. Опять негде развертываться. Все занято. Стоит летная часть, генерал и разговаривать не стал с нашим начальником. Где там! Ездили в соседние деревни — тоже нет места. Придется развертывать палатки среди площади. Но есть, однако же, высшая справедливость! 6 ноября летчики получили приказ уезжать, и генерал охотно передал нам все свои помещения. И еще: Киев наш! Это тоже генерал сказал. Я даже не знаю, чему мы больше радуемся.

Теперь мы обладатели школы, клуба, и еще около двадцати домиков под службы и квартиры личного состава. В праздник развернулись. Все продумали и приготовились для большой работы. Задачи трудные: на носу зима.

… С 10-го началась работа… Нам привезли всех нетранспортабельных из ППГ первой линии и специализированного ППГ («голова»). Заняли почти все койки в школе. 16-го в полночь, когда шел ледяной дождь со снегом, за мной прибежал Бессоныч:

— Николай Михайлович! Привезли… Страшное дело!

Слышу мощный гул машин, как будто идет эскадра самолетов, и в окне мелькают отблески фар. Одеваюсь, как по тревоге. Бегу… Вся огромная площадь перед школой заполнена медленно ворочающимися и ворчащими «студебеккерами» со вспыхивающими и гаснущими фарами, сильными, как прожекторы. В их свете падает снег.

У сортировки ругань. Шоферы обступили Любовь Владимировну, кричат, матерятся…

— Сгружай немедленно, старая карга!

— Ты видишь, что с ними? Замерзли! Слышишь, стонут?! — Вот он — критический момент. Вот сейчас их нужно матом, как я умел раньше, когда был сменным механиком… Но тут эта Любочка. Нельзя.

— А ну, тише! Старшего сюда!

Старшим был капитан, но он молчал. У него был приказ, и он знал порядок, но ехать по грязи в Городню совсем не хотелось. А тут еще дождь со снегом…

— Сколько машин?

— Сорок три.

— Сколько раненых?

— А кто их знает… Мы же их не по счету… Человек пятьсот, наверное…

— Не сметь сгружать! Здесь снимаем только лежачих и тяжелых. Знаете приказ?!

— Знаю, знаю… Давайте скорее… Разве вы не видите, что они замерзли?!

— Сейчас отсортируем. Санитары! Снимать только лежачих и с бирками! Кто слезет самовольно, обратно в машину! Пошли, Любовь Владимировна, Аня!

В кузове, на соломе или прямо на железном полу, лежали раненые — без одеял, только в шинелях. Между лежачими — согнутые фигуры с завязанными головами и шеями, с разрезанными рукавами, штанинами, запорошенные тающим снегом, мокрые… Куда тут их еще везти! Но если мы примем всех, значит, сразу заполнимся до отказа. А завтра? Нет, солдат должен терпеть. Это его первая обязанность.

Санитары с носилками следуют за мной и Быковой. Залезаю в машину. Кричат:

— Давай снимай, чего смотреть.

— Не видишь, раненые!

Объяснять некогда, нужно приказывать.

— Снимут только тяжелых и лежачих. Кто полегче, поедет в Городню за пять километров. И не шуметь!

Лежачих быстро стаскивают санитары. Тех, кто сидит, проверяют. В других машинах командуют Быкова и Аня Сучкова. Разгрузка идет быстро: в сортировке много мест. Укладывают подряд, потеснее. Там раненые сразу замолкают, потому что бочка уже шумит от пламени, дрова сухие заготовлены.

В иных машинах шоферы командуют ходячим:

— Слезай, чего ждешь? Не выгонят!

Но мы неумолимы и отправляем из приемной снова на машину. Майор тут же, помогает объясняться с шоферами и капитаном. Это очень важно, потому что у меня плохо получается…

По мере разгрузки машины ворчат моторами, зажигают фары и начинают маневрировать к выезду с площади. Она постепенно пустеет. Разгрузка заняла всего полчаса. Лоб мокрый от пота, хотя на мне одна гимнастерка. А может, от снега?

В сортировке уже идет работа. Прежде всего согреть, напоить. Бочка пылает, бак с кипятком и даже чайник с заваркой стоят на бочке. Настроение уже совсем другое. Слышатся даже благодарности.

— Спасибо, сестрица… Так замерзли, так замерзли, что и сказать нельзя.

— А кормить будут?

Только потом спрашивают о перевязках.

Приняли 152 человека. Все три палатки загрузили до отказа, некоторым даже лечь негде. В палатках сделаны очень низкие нары, застланы соломой и хорошо покрыты брезентом. Низкие — это важно: чтобы санитар мог с ногами забираться, перекладывать на носилки. Оставлять на носилках мы не можем — они неудобные и много места занимают.

Теперь нужно их пересмотреть — выбрать срочных и назначить очередности перевязок на завтра. С начальником решили, что ночью плановых перевязок не будет. Без сна долго не вытянем, а работа на ГБА — это месяцы. Станции снабжения меняются не часто…

Каждый вечер приходила теперь автоколонна и привозила нам по несколько сот раненых. В первые дни управлялись за сутки разгрузить сортировочную, вымыть и перевязать всех поступивших. Каждое утро делали внутригоспитальную пересортировку — выводили в эвакоотделения — в палатки, клуб и сельсовет тех, кто не вызывал тревоги. Но все было заполнено за три дня. Начали выводить в ближайшие хаты…

На пятый день, когда число раненых достигло тысячи, нас захлестнуло. Сортировка забита, вынести некуда, перевязывать всех не успеваем. С трудом освободили два десятка мест в приемной палатке, чтобы иметь возможность снять самых тяжелых.

Ночью пришла колонна, и мы не смогли ее разгрузить. Сняли только самых тяжелых, остальных начальник с санитарами лично повез разгружать прямо в хаты. Планировали занимать подряд все дома целыми улицами. Дома, разумеется, все были заняты, но мы уже не церемонились. Машина подъезжала, начальник стучал в дверь — если нужно, то и рукояткой пистолета.

Санитары заносили раненых в хату и складывали на пол, на кровати, на лавки, на печку. Квартиранта не выселяли — живи вместе с ранеными.

Цифра перевалила за тысячу, поползла за полторы…

И все-таки мы не потонули! Угольная не повторилась. Первое дело — уход и питание. Быстро создали большую команду выздоравливающих — человек до ста, а потом и больше. Но, конечно, они не могли обслужить всех раненых, ведь 90 процентов — лежачих, они лишь могли с помощью передвигаться по комнате. Обслуживание строилось так: на каждую улицу или две выделялась сестра и в помощь ей — ответственный санитар, «старшина». Кроме того, улица прикреплялась к врачу, который, разумеется, вел еще основных больных в госпитальном отделении. Врачей ведь всего пять. За ранеными ухаживали хозяйки домов. Кухня могла прокормить только полторы тысячи. Женщины приходили со своей посудой и по талончикам, выданным «старшиной», получали обеды. Для остальных выдавали продукты на дом — по таким же бумажкам с печатью. Хозяйки варили сами. Говорят, что они кормили даже лучше, ведь Чеплюку было не до разносолов. Мы никогда не размещали в одной хате «чистых» и «нечистых», мыли всех обязательно. Конечно, в наших госпитальных и эвакоотделениях все были мытые, и о вшах не было даже речи…

Чтобы возить раненых внутри госпиталя, мобилизовали колхозников с лошадьми. Свои подводы едва успевали снабжать нас продуктами. Бывали дни, когда одного хлеба уходило до двух тонн! Пекарни не было, пекли хлеб сами. Для этого пригласили нескольких колхозниц, которые славились умением и имели печки. Женщины работали очень хорошо, и мы им благодарны несказанно. А мужики работали плохо. Только не догляди — уже исчезла подвода вместе со своим хозяином. Ох, попортили они крови… Раненого нужно везти с перевязки, а подвода исчезла! Прости меня, господи, но не раз пришлось матюкнуться, а однажды даже потрясти такого «куркуля».

Хорошо работали наши хозяйственники, ничего не скажешь. Медицину обеспечить было труднее. Мы оперировали только срочных и осложненных раненых. К счастью, первичная обработка ран проводилась прилично. Фронт двигался медленно, да и медсанбаты подучились. Но перевязки необходимы. Нужно было перевязать по первому разу, чтобы не пропустить осложнений. Через четыре-шесть дней нужно перевязать повторно: почти все раны гноятся, повязки сползают. За сутки мы перевязываем двести сорок человек, но, кроме того, пришлось направлять «летучки». Часть раненых в домиках перевязывали «палатные» сестры. Общая цифра перевязок достигла четырехсот. Работали с семи утра до двенадцати ночи. Разумеется, врачи не могли каждый день смотреть всех раненых в хатах. Только раз в три дня. Но сестры обходили свои «улицы» каждый день по два раза и даже измеряли температуру.

К 23 ноября число раненых достигло 2350. Из них полтораста — в команде выздоравливающих, но это единственные «ходячие». У нас было семьсот человек на дальних улицах, за два километра от центра. Они не прошли санобработку, но многих перевязали на месте. Остальные прошли через баню и главную перевязочную. Вшей у них не было. Это важно, потому что в некоторых деревнях встречались заболевшие сыпным тифом.

Нет, мы не «потонули» в смысле хирургии. Только благодаря отличным сестрам и правильной сортировке. Не зря восемь колхозных подвод целый день перевозили раненых с места на место. Нам удавалось вылавливать всех «отяжелевших» и собирать их в основных помещениях, где был постоянный врачебный надзор. За все время в домах умерло двое, и был один просмотренный случай газовой флегмоны: раненого доставили в перевязочную уже без пульса.

… 26 ноября наши взяли Речицу. После этого дня поступления раненых пошли на убыль. Возить стало очень далеко — до Речицы 120 км. Начались холода. Раненых привозили совершенно замерзших, потому что при эвакуации на попутных машинах практически невозможно обеспечить одеялами и спальными конвертами.

После второй летучки у нас осталось только 1500 раненых, и мы смогли навести некоторый порядок. Освободили дальние улицы, провели планомерную санобработку и перевязки тех, которых вынуждены были сразу развозить по домам.

29 ноября ЭП свернулся и ушел вперед. Теперь мы принимали всех, отсортировывая только для ГЛР. Ходячие раненые не доставляли хлопот — их легко перевязывали, а осложнений у них почти не встречалось. Зато летучки приходят теперь почти регулярно, и мы постепенно разгружаемся.

… Хирургические проблемы… В Хоробичах нас преследовали кровотечения. Никогда их не было столько, я подсчитал по перевязочному журналу: свыше ста! Конечно, не сто раненых — некоторые «кровили» по два и три раза, пока удавалось сделать радикальную операцию. С конца ноября, пожалуй, не было ночи, чтобы мы с Лидой не оперировали кровотечение. Бывало и по несколько случаев подряд.

Кажется, в организме нет сосуда, который бы не пришлось перевязывать при кровотечениях. Одни простые, как сонные и бедренная артерии, другие — коварные: ягодичная или подключичная.

Еще нас мучили «мочевики». В МСБ и ППГ знали только одну урологическую операцию — свищ мочевого пузыря. Наш «холодный» уролог Гамбург очень пригодился. Он ходил в жаркой палате в своем неизменном меховом жилете и с наганом, пот с него течет градом. Своими квалифицированными промываниями спас многих.

Наши старые проблемы — грудные клетки, бедра и суставы — оставались столь же нерешенными, как и раньше. Мы не могли их лечить в этих условиях. Нужен рентген, нужно вытяжение, нужен гипс… время, наконец! Мы не пропускали начавшуюся газовую, не давали умереть от вторичных кровотечений, но не могли предотвратить развитие сепсиса. Только вскрывали гнойные затеки, флегмоны. И ждали эвакуации…

А раненые отяжелевали и становились нетранспортабельными… Тогда — ампутация. Так и получалось: ожидали время для ампутации. Ужасно…

16 декабря отправили последнюю летучку и тут же получили приказ переезжать. А у нас 87 нетранспортабельных раненых.

Оставили Гамбурга, перевязочную и палатных сестер, повара, двадцать выздоравливающих. Снарядили их как на зимовку — все хотелось предусмотреть: медикаменты, перевязку, питание… Да разве можно оставить главное — опыт, уменье?

Сижу наверху машины, надел массу всякой одежды. Тепло, хотя ветер злой, мороз около двадцати. Странное состояние — и тяжело, и легко. Тяжело, что оставили раненых. Легко, что уже не нужно думать, напрягаться: при переездах все равно решают без тебя и за тебя.

Выпал снег и закрыл израненную землю, пепелища. В сожженных деревнях люди живут, как кроты в норах: видны сугробы, из которых торчат железные трубы с лентами жидкого дыма…

Дорога накатана военными машинами. Едем довольно быстро. Вот уже Сож, временный мост. Гомель. Что от него осталось! Вся длинная улица, что ведет на север, разрушена, одни остовы сгоревших кирпичных домов со слепыми черными глазницами окон да пустыри с грудами кирпича. Что сделали с городом! Еще осенью мы видели с другого берега целые дома среди сожженных, а теперь, кажется, нет ни одного.

Но уже заделывают досками окна, уже выставлены в некоторые окна трубы, как было в Калуге. Сколько таких городов уже оставила война, а сколько еще разрушат?.. Велики успехи, но как много еще нужно освободить.

Потом начинаю думать о близком — о своих кровных медицинских делах… О только что прошедшей работе в Хоробичах. С 10 ноября по 18 декабря средняя загрузка составила 1080 человек, 90 процентов — лежачие. Свыше восьми тысяч прошло через госпиталь за это время, больше трех процентов умерло. Даже страшно назвать, цифру смертности, если сложить все этапы: и медсанбат, и ППГ первой линии, и ГБА, и дальше — фронтовую базу, как в Ельце. Я могу сосчитать, сколько останется в живых, сколько без ног…

Кто виноват? Сколько здесь моей вины?

Все это я передумал уже сто раз за этот год…».

К концу войны через ППГ 2266 Амосова прошло более 40 тысяч раненых. Почти половина из них с тяжелые и средней тяжести: с повреждением костей, проникающими ранениями груди, брюшной полости и черепа. Из этих 40 тысяч умерло свыше семисот. Амосов с горечью писал: «Огромное кладбище, если бы могилы собрать вместе. В нем были и могилы умерших от моих ошибок».

Сложно сказать, пересеклись ли жизненные пути Владимира Владимировича Тибо-Бриньоля и Николая Михайловича Амосова в Хоробичах. Вероятнее всего, что нет…

И вот почему.  Для наглядности вновь продублирую карту.

В ноябре-декабре 1943 года, как пишет Амосов, с фронта раненых доставляли попутным автотранспортом «совершенно замерзших, потому что при эвакуации на попутных машинах практически невозможно обеспечить одеялами и спальными конвертами…» Железная дорога и ж/д станция Хоробичи использовались в основном для отправки раненых на военно-санитарных летучках уже вглубь страны.

Исходя из этого, путь раненого лейтенанта Тибо-Бриньоля в госпиталь Городни в обязательном порядке должен был пролегать либо через Хоробичи, либо через Дроздовицу (см. карту). Именно так, судя по всему, была выстроена логистика эвакуационных путей этого района (ЭП 168 в Хотивле, подчиненный ПЭП 156 48-й армии, стоит несколько особняком и уже много ближе к Городне).

ЭП и ППГ 2266 в Хоробичах составляли госпитальную базу 48-й армии (ГБА). Во время боев на Жлобинском направлении 1-й гвардейский Донской Краснознаменный танковый корпус входил в подчинение как раз этой армии. Логично было бы ожидать, что раненый Тибо-Бриньоль был эвакуирован именно в Хоробичи. Но тогда он просто должен был оказаться в ППГ 2266. Читаем у Н.М. Амосова: «29 ноября ЭП свернулся и ушел вперед. Теперь мы принимали всех, отсортировывая только для ГЛР» (напомню: ГЛР — госпиталь для легкораненных находился в селе Ваганичи  — ГЛР ЭГ №2519). Но он почему-то оказался в Городне… А значит, наиболее вероятно, что маршрут его эвакуации был иной, и шел через Дроздовицу. Что тут скажешь — пути отечественной логистики всегда были неисповедимы…

В Дроздовице находился эвакоприемник ГПЭП №136, управление которого дислоцировалось в Городне. Структурно ГПЭП №136 входил в подчинение ПЭП 15 Белорусского фронта (начальник — полковник м/с Александр Семенович Дрожжин). В Городне же размешались и два госпиталя, также подчиненные ПЭП 15 полковника м/с Дрожжина. Это уже знакомые нам: ИГ 4244 и ИГ 4245.

Все остальные госпиталя округи имели иное подчинение. Так, ХППГ 3571  находился в ведении ПЭП 205 65-й армии, ХППГ 5184 — 50-й армии, а ППГ 2266 (Хоробичи) — ПЭП 87 48-й армии. Госпиталь легкораненых в Ваганичах ЭГ 2519, очевидно, имел фронтовое подчинение (точных данных я не нашел), но он нас интересует минимально.

Из Большой Медицинской Энциклопедии:

«Полевой эвакуационный пункт (ПЭП) развертывался в пределах тылового района армии. Начальник управления ПЭП подчинялся начальнику санитарного отдела армии. ПЭП имел в своем подчинении группу полевых подвижных госпиталей: хирургические — ХППГ, терапевтические — ТППГ, инфекционные — ИППГ, ГЛР (госпиталь для легкораненых), эвакоприемники — ЭП, иногда сортировочные эвакуационные госпитали — СЭГ, военно-санитарные летучки; в ряде случаев — временные военно-санитарные поезда — ВВСП, автосанитарный транспорт, иногда санитарные самолеты, а также прачечный отряд, склады и др. Основное предназначение ПЭП — развертывание госпитальной базы армии и руководство ее лечебно-эвакуационной деятельностью, осуществление эвакуации раненых и больных в армейском тыловом районе, доставка их до мест погрузки, откуда они эвакуировались во фронтовой район. Всего ПЭП располагал приблизительно 15-25 госпиталями, коечной емкостью до 6-8 тысяч коек. На ряде фронтов полевые эвакуационные пункты включались также в состав эвакопунктов, подчиненных начальнику медицинского управления фронта».

«ЭВАКУАЦИОННЫЙ ПРИЁМНИК (ЭП) — лечебно-эвакуационное учреждение военного времени, развертывающееся непосредственно у мест массовой погрузки (разгрузки) пораженных и больных на автомобильных, авиационных, железнодорожных или водных путях эвакуации в целях кратковременного содержания ожидающих дальнейшей эвакуации, их медицинской сортировки, оказания нуждающимся необходимой медицинской помощи и временной госпитализации лиц, состояние которых ухудшилось в пути следования».

«ИНФЕКЦИОННЫЙ ПОЛЕВОЙ ПОДВИЖНОЙ ГОСПИТАЛЬ (ИППГ) — полевое лечебное учреждение, предназначенное для оказания специализированной медпомощи и лечения инфекционных больных в пределах действующей армии. Он входит в состав леч. учреждений, госпитальной базы».

Из книги Смирнова Е.И. «Фронтовое милосердие»:

«Инфекционный полевой подвижной госпиталь (ИППГ), имея 100 штатных койко-мест и располагая собственным санитарным транспортом, вывозит из изоляторов медико-санитарных батальонов, рот и других медицинских учреждений и подразделений пораженных эпидемическими заболеваниями для лечения их у себя».

Теперь вопрос: почему имея ранение головы Владимир Тибо-Бриньоль вдруг оказался в инфекционном госпитале ИГ 4245? Логичнее было бы отсортировать его в один из хирургических госпиталей — в Городне их было аж два: ХППГ 3571 и ХППГ 5184. И на тот момент они уже не были столь загружены. 

На этот вопрос у меня есть два варианта ответа.

Первый. Совсем не исключено, что помимо ранения в голову Владимир Тибо-Бриньоль имел еще и яркие симптомы какого-либо инфекционного заболевания, и именно по этой причине был определен в инфекционный госпиталь. Если работа с приемкой раненых была четко отлажена, и не один из них не был обойден вниманием персонала — значит было именно так.  

Второй вариант. Сортируя раненых в Дроздовице ЭП 136 в первую очередь направлял их в госпиталя свого ПЭП 15: в ИГ 4244 и ИГ 4245. Делалось это либо по приказу командования (а у него свои резоны). Либо по причине, что со «своими» всегда проще координировать действия. И всякие нестыковки проще решать, не вынося сор из избы, Тем более, что следуя этой нерадивой логике — раненых позже, при необходимости, можно было переместить и в другие более специализированные госпиталя. Делов то…

Но после внимательного изучения доступных архивных материалов, и особенно после ознакомления с профессиональными и человеческими характеристиками медиков ЭП 136 и ГПЭП 136 (о чем будет ниже), второй вариант отпал напрочь. Считаю, что в инфекционный госпиталь Владимир Тибо-Бриньоль был отсортирован совсем не случайно.

А уж на каком этапе это произошло — в Дроздовице или же в самой Городне — не суть…

Остался последний вопрос. Пожалуй, самый сложный… Насколько велика была вина военных медиков в смерти раненого лейтенанта?

Для того чтобы найти ответ, пришлось изрядно покапатся в биографиях причастных…

1. Головной полевой эвакуационный пункт с эвакоприемником №136 (ГПЭП №136).

Как удалось выяснить, ГПЭП №136 возглавлял майор м/с Василий Николаевич Крылов, по отзывам — очень опытный хирург из Ленинграда с большой еще довоенной практикой.

Начальник управления головного полевого эвакопункта №136 майор м/с Крылов Василий Николаевич.

Родился 28 января 1898 года в д.Багриново Болховского уезда Орловской губернии. Русский. Беспартийный. Участник ВОВ. В РККА с 22 июня 1941 года. С 17 сентября 1942 года — начальник медчасти ГПЭП №136; с 30 июня 1943 года — начальник ГПЭП №136. Ведущий хирург. За годы войны был награжден: медалью «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945г.г.» (9.9.45), орденом Красной Звезды (5.11.44) и орденом Отечественной войны II степени (5.5.45). Внесен в Книгу памяти блокадного Ленинграда.

Кое-что о личности Василия Николаевича Крылова мы можем узнать из его наградных листов:

«Будучи хорошо подготовленным культурным советским врачом и очень опытным хирургом с большим практическим опытом, с резко выявленными организаторскими и административными способностями врача-хирурга, волевыми качествами офицера Красной Армии, тов. Крылов из коллектива ЭП»а создал учреждение, обеспечивающее своевременное выполнение и качественное всех заданий командования.

… произведено операций 550, причем большая часть проведена самим майором КРЫЛОВЫМ или под его руководством.

Глубоко вдумчивый врач, чуткий и внимательный товарищ, тов. КРЫЛОВ проявляет исключительную заботу о раненых и этого же требует от всего личного состава. Много раненых, находившихся в очень тяжелом состоянии своевременным и полноценным вмешательством спасено тов. КРЫЛОВЫМ от смерти.

… лично провел более 500 сложных операций на крупных суставах, грудной и брюшной полостях и на других органах.

Не пренебрегая никаким трудом майор м/с. тов. Крылов В.Н. всегда впереди на самых трудных участках…

Кроме того Майор м/с. тов. Крылов В.Н. ведет научную работу. Сдана научная работа к вопросу «Лечение гемотораксов».

Пользуется огромным авторитетом и любовью, как среди личного состава так и среди раненых находящихся на излечении».

Под стать начальнику были и его подчиненные, хотя штат ГПЭП №136 в Городне в плане медицинского персонала был весьма скромным — всего 2 врача и 6 младших медсестер.

Из наградного листа ст. лейтенанта м/с Анисима Тимофеевича Ежова (1918г.р.), начальника аптеки ГПЭП №136:

«За время своей работы показал себя хорошим рационализатором, дисциплинированным начальником. В своей работе проявляет инициативу, самоотверженно работает для общего дела по восстановлению раненых на ноги. Ососбенно проявил себя во время Седлецкой операции. Работал один при потоке раненых до 1200 чел., сумел обеспечить всеми необходимыми медикаментами. В виду большого перенапряжения в работе заболел, но все равно не ушел со своего боевого поста, продолжал работать».

Из наградного листа ст. сержанта м/с Юровой Александры Никифоровны (1923г.р.), медсестры управления ГПЭП 136 (с ноября 1941 года): 

«За время своей работы выделилась, как одна из лучших мед.сестер, по своему отношению к практической работе. При массовых потоках раненых в грудь и живот, сумела обеспечить перевязочную и операционную стерильным материалом и инструментарием, при пропуске через первязочную по 200-250 человек в сутки.

Сама лично за этот период сделала внутри-венных вливаний крови и кровозамещающих жидкостей — 187. Работала неутомимо, сутками не выходила из отделения.

В Седлецкой операции полностью обеспечила наложение гипсовых повязок и обучила наложению сложных гипсовых повязок мед.сестер».

2. Эвакоприемник №136 в Дроздовице.

Эвакоприемником №136 в Дроздовице в ноябре-декабре 1943 года руководил старший лейтенант м/с Ткемаладзе Григорий Васильевич (1912 г.р.) — хороший хирург и весьма отважный человек.

Из наградного листа:

«… во время наступления и овладения городом Бобруйском — перешел один пока еще не совсем освобожденном городе и под большой опасностью оказывал медпомощь и делал серьезные хирургические операции нашим ранбольным, — где был тяжело ранен…

Кроме того на Карело-Финском фронте он во время разведки уничтожил один 3 финнов».

По всей видимости Григорий Васильевич Ткемаладзе не являлся штатным сотрудником ГПЭП 136, а был, ввиду имеющихся проблем с персоналом, временно прикомандирован из ППГ 121, где возглавлял хирургическое отделение (на тот момент ППГ 121 являлся госпиталем первой линии и находился в местечке Маньки Черниговской области).

В январе 1944 года Григорий Васильевич Ткемаладзе был сменен старшим лейтенантом м/с Кодоловым Семеном Васильевичем, прибывшим на должность начальника лечебно-эвакуационного обеспечения ГПЭП №136. По отзывам коллег Семен Васильевич Кодолов (1895 г.р.) был большая умница, толковый организатор и очень ответственный врач.

К сожалению, история не сохранила имена младшего персонала эвакопункта, на круглосуточно-неусыпных трудах которых все и держалось…

Но, думается, что при таких начальниках работа по приему и сортировке раненых в Дроздовице была поставлена хорошо. Не хуже чем у Амосова. Ну, а опытных врачей и умелых рук, как и всюду, не хватало…

3. Инфекционный госпиталь №4245.

ИГ 4245 возглавлял сибиряк, капитан м/с Анатолий Владимирович Алексеевский (1895 г.р.) — толковый врач и организатор, сумевший сформировать этот госпиталь буквально с нуля еще в 41-м в Заполярье. Замполитом госпиталя был старый коммунист (с 1928 года), участник войны с Финляндией майор Николай Михайлович Борисов.

Частично известны имена врачей и персонала ИГ 4245. Это: начальники медицинских отделений — майор м/с Григорий Александрович Фридман и ст. лейтенант м/с Людмила Александровна Крылова; врачи — ст. лейтенант м/с Любовь Шоломовна Зарубнова, лейтенант м/с Татьяна Мироновна Ялаева, мл. лейтенант м/с Анна Максимовна Васильева; старшие медсестры — лейтенант м/с Татьяна Мироновна Алексеева и мл. лейтенант м/с Антонина Алексеевна Борисова; ст. лаборант — мл. лейтенант м/с Анна Максимовна Вальнева; старшина госпиталя — старшина Михаил Яковлекович Симбирцев; санитары — Леонтий Васильевич Девяткин, Анна Афанасьевна Ячменева, Татьяна Андреевна Рыскова и многие десятки других добросовестных медицинских работников госпиталя, самоотверженно спасавших раненых и больных в годы войны.

И знаете — мне не в чем упрекнуть военных медиков… В условиях нехватки медикаментов и первязочных материалов, не зная сна и отдыха они старались вовсю, прилагая все свои силы и умения для спасения жизни раненых.

4 декабря 1943 года лейтенант Владимир Владимирович Тибо-Бриньоль умер. И 6 декабря 1943 года был похоронен в братской могиле с Юго-Восточной стороны кладбища (ныне — Свято-Михайловское кладбище) поселка Городня Черниговской области.

Всего в этот день было захоронено 8 человек. 

В учетных документах ГВПЭП №136 значится: «гв. лейтенант Тибобриньонь (многоправлено) Владим. Влад. 1 гв тан. кор. Место нахождения в могиле: С Южной стор. четвертый».

За время войны в братскую могилу поселка Городня было захоронено 310 бойцов и командиров Красной Армии. Со временем над могилой был установлен обелиск и наклонные плиты с фамилиями погибших.

Фамилии Тибо-Бриньоль (или хотя бы, как в документах захоронения — Тибобриньонь) там нет — вероятно организаторов мемориала здорово смутила необычность фамилии лейтенанта.

Части: I  II  III  IV  V  VI VII  VIII  IX